На главную Последняя купчиха.
Потомственной купчихе Пелагее Пальчиковой был один только путь выжить – выйти замуж за комиссара, что при ее красоте и статности, не составило большого труда. Одной усадьбой и домом пришлось пожертвовать во имя революции, второй дом и усадьбу уже не тронули под прикрытием уважаемого мужа.
Бабка Пальчиха круглый год ходила в одном и том же.: валенки с галошами, телогрейка и теплый платок на голове. Пока мы росли, она постоянно была под обстрелом наших зорких детских глаз. Чем было еще заняться, как не досаждать бабке Пальчихе.
Двор восьми квартирной двухэтажки, в котором мы жили, через квартал от театра Музкомедии в центре города Новосибирска ничем не мог нас заинтересовать. Узенький подход к подъездам., полукруг сараев отгораживающий от частных домов с огородами с одной стороны и забор усадьбы бабки Пальчихи с другой. Все разнообразие в жизнь двора вносил привоз кому -нибудь угля или дров. Пока хозяин не переколит все горбыли и чурбаки, мы строили себе из них дома или крепости, когда дрова укладывались в сараи опять делать было нечего.
В каждой из восьми квартир двухэтажки по три комнаты. В каждой комнате семья из трех – шести человек. В двух общих кухнях из восьми так же жили семьи. Молодежь постарше на лето переселялась в сараи и вольничала нам на зависть.
У бабки Пальчихи была совсем другая жизнь. Свой просторный дом, крыльцо под деревьями, зелень кустов, на деревьях чернела черемуха, на кустах висела ягода, на грядках краснели помидоры и показывали свои белый бочок огурчики. Совсем все рядом, вот оно. Не огород как у других частников, а огородище. В дырки редеющего по нашей милости забора мы наблюдали совсем иную жизнь чем наша. Но по двору бабки бегала злющая собака на длинной цепи надетой на проволоку, протянутую по кругу.
Генка Бессчетный и Ленька Панов придумали однажды как отвлечь собаку. Выждали, когда бабка с дедом ушли в Федоровские бани, залезли в дом через окошко и выкрали что –то там очень дорогое. Дело было днем и у всех ребятишек на виду. Убежали они радехонькие, что теперь будет на что в кино ходить, а окошко на место вставить забыли. Их тут же выловила милиция. Ленька попал в детскую колонию. Совершеннолетнему Генке присудили два года. Генка нас никогда не обижал и мы бы с ним ходили в кино тоже. Такое простить бабке мы не могли и еще больше стали досаждать ей, особенно, когда помер ее муж комиссар. Деда Кирилла мы любили, убирая урожай, он нам всегда через забор выкидывал всю брюкву, отдавал подсолнечники и разрешал рвать черемуху, когда бабка не видела. На суде он тихонько сказал Генке: что же вы окошко то не вставили, никто бы ничего и не заметил. Я сам не знаю, что там у нее лежит в шкафах. При деде Кирилле мы бы себе такое не позволили.
А теперь разгулялись во всю иваноскую: привязывали связку железных банок к наличнику ее окон выходивших на улицу , протягивали длинную веревку и сидя в засаде ее дергали. Над калиткой ворот ставили ведро с водой и, когда бабка выходила, попадала под наш душ. Она бес конца жаловалась нашим родителям, но они ее прямо в глаза обзывали кулачкой и купчихой и нас никак не одергивали, а потому мы придумывали еще и еще всякие козни даже не понимая еще, что означают ее клички.
Бабка Пальчиха постарела и ходила теперь круглый год в одном и том же. Забор разделявший наши жизни обветшал и часто падал с нашей помощью. Бабка понимала, что если хоть одно лето она не засадит огород, то ее земля перейдет к нашему двору. И она старалась изо всех сил сохранить свои владения. Каждую весну приходил кривоногий китаец, торговавший всю зиму на базаре бумажными разноцветными фонариками и веерами, поднимал забор, копал огород и садил теперь только одну картошку. Картошку никто не окучивал и никто не выкапывал. Но все же каждый год засаженный бабкин огород подтверждал ее право на собственность. Дряхлая собака переехала из уличной будки жить к бабке в сени.
И наконец наступила та весна, которой мы ждали все наше детство. Забор бабки Пальчихи окончательно рухнул, и образовался деревянный тротуар, по которому все обходили большие лужи и грязь по щиколотку на подходе к подъездам. Огород никто не вскопал, а бабка однажды вышла на крыльцо и громко завыла, прося о помощи. Сдох ее последний преданный пес и она не могла его вытащить из сеней. Этот ее беспомощный крик нас переродил мигом.
Мы стали каждый день подниматься на бабкино крыльцо и спрашивать, что ей надо купить. Она выставляла за дверь два ведра одно очень вонючее с помоями, другое для чистой воды, протягивала деньги на продукты. Никто больше не разыгрывал бабку Пальчиху и не досаждал ей. Мы сидели под ее деревьями, чувствуя себя вправе владеть ее богатствами. В ее сараях мы и наши родители брали кому, что вздумается: Медные тазы и тазики, самовары, рассохшиеся бочки на дрова, санки из кованного железа на которых можно было кататься в овраг реки Каменки сразу впятером. Там же мы нашли старинные вещи и сдали их в музей: Весы безмен, кофемолку, каток и валик для катания белья вместо глаженья, граммофон и еще много - много вещей перекочевало в наши тесные комнаты как украшения старины. Мальчишки устроили в бабкином сарае штаб, но , когда рыжая Томка в 13 лет забеременела, наши родители заколотили дверь в сарай и теперь только маленькие мальчишки, сделав подкоп попадали туда.
Однажды Бабка Пальчиха не вышла на крыльцо, и не откликнулась на стук. Пришла милиция, привела понятых. Хоронили бабку парни, которые больше всего не давали ей покоя. Дядя Паша вызвался вести гроб на кладбище на грузовике. Больше и некому было. За гробом до переулка шли одни сразу повзрослевшие ребятишки, да две бабушки соседки из частных домов, знавшие бабку в молодости. В открытом грузовике на кладбище поехали Геннадий Бессчетный, Ленька Панов и вездесущая Ирка Тарасевич. Они и помогли дяде Паше закопать могилу последней в нашем городе купчихи.
Дверь бабкиного дома заколотили и опечатали, а через несколько дней опять пришел милиционер, пригласил понятых из нашего дома, среди которых была бабушка Ирки Тарасевич и началась долгая перепись богатств купчихи Пелагеи Пальчиковой.
Ирка шныряла туда – сюда и разносила по всей улице известия о увиденном.
-Представляете, вот такой серебряный поднос, на нем серебряная сахарница, серебряный сливочник, еще что-то и еще щипчики серебряные колоть сахар; лампа старинная позолоченная, колокольчик золотой, чтобы слуг вызывать, шкаф такой красивый весь вырезанный, и сервизы- чайные и столовые. Посуды, как в столовой.
Потом Ирка вела девчонок в подъезд, задирала подол платья и оттягивала резинки коротеньких летних штанишек. На пол сыпались маленькие серебряные ложечки. Берите, говорила она, я домой уже натаскала.
Несколько дней продолжалась перепись. Оставалось только в подполье залезть. Лестница была гнилая и никто пока туда не заглядывал кроме Ирки.
- Да, ничего там интересного нет, определила Ирка, спрыгнув вниз: материалы снизу до верху, все в плесени и гнилые. Она потянула один сверху и от рулона, действительно, легко отделился лоскут сгнивший по краям. Милиционер неохотно предложил все вытащить и сжечь, но никому после трех дней работы с утра до вечера в вонючем доме не хотелось этим заниматься и все махнули рукой. Приехал грузовик и куда то увез все описанное, а в дом тут же вселили три семьи милиционером, по одной в каждую комнату.
Я сдружилась с тетей Олей, женой одного из милиционеров, которая сидела дома с двумя маленькими сыновьями. И заходила к ним в дом. В их комнате стояла только большущая кровать сколоченная дядей Колей милиционером, на ней спали всей семьей. Взрослые по вдоль, ребятишки поперек. Тетя Оля давала мне стопки разных материалов, я на нашей швейной машинки сшивала их в лоскутные порывала и ковры, которые теперь были единственным украшением дома бабки Пальчихи. Материалы то все дорогущие, говорила моя бабушка: парча, ведь это, с серебряной нитью. Я такое только в молодости видела на ярмарках еще при царе-батюшке.
* * *
Стою я на месте нашей восьми квартирной двухэтажки и вижу девяти этажный дом .На месте купеческого дома вырос трехэтажный частный коттедж, обнесенный непробиваемым кирпичным забором. Просторная усадьба в центре города. В то время как возле многоэтажки только узенький подъезд для машин. Ни тебе двора для ребятишек, ни тебе стоянки для автомобилей. Живет усадьба под прицелом сотен окон, под прицелом тысячи глаз. Легко ли ей живется ?
И только одна мысль в голове: истории свойственно повторяться. Может где и по другому, а в России оно так.
Татьяна Данилова. Г. Новосибирск. 2007 г.